Николай Бородин

Редкий перелесок, сырая - низина. Копнешь на два штыка — вода выступает. Грязь такая, что ног не вытянешь. Впереди тускло сереет река, на пригорке— полуразрушенный поселок. Плацдарм, что и говорить, незавидный. Батарея семидесятишестимиллиметровых орудий, на которой служил старшина Николай Бородин, час назад отбила яростную атаку вражеских танков. На поляне, дымясь, догорают два «фердинанда».
Полковой почтальон бросил в ровик сумку.
— Принимай письма, ребята!
Почтальон знал, у артиллеристов такой закон — вслух читать письма всему расчету. На этот раз желанные треугольнички из дому разворачивали, присев в окопе, где было чуть ли не по колено воды.
Не первый месяц они воюют — веселый, добродушный украинец Литвин, скупой на слова, исполнительный и суровый осетин Шароев и он — старшина Николай Бородин.
— Коля, що зажался, як девка на смотринах, читай! — потребовал Литвин.
Николай Яковлевич присел на ящик со снарядами, помедлил немного, кашлянул, обернулся к товарищам. Ушел он на фронт с Новолипецкого металлургического, оставив дома семерых детей — четырех сыновей и трех дочек. Как они там? Помедлив, будто не решаясь выносить на суд друзей семейные, одному ему понятные и милые пустяки, пересилил себя.
Перечислив поклоны и приветы многочисленной родни, Анастасия Ивановна продолжала:
«От Колюшки и Ани весточки идут с фронта. Воюют. Васятка техникум заканчивает, а младшенькие дома, на руках. Пиши чаще, дорогой Колюша. Спасибо за веселые письма: «Жив и буду жить...»
Старшина замолчал. Аккуратно сложил письмецо и спрятал в карман гимнастерки. Прикрыл глаза, задумался. И потекли воспоминания. Деревянный город на берегу полузаросшей зеленью реки Воронеж. Сосновый бор. Как это они тогда умудрились с Настей заблудиться? Смех и слезы. Орехи, грибы порастеряли, еле ноги дотащили до дому. Он сел на лавку и вдруг рассмеялся. «Ты чего?» — удивилась Настя. — «Просто так».
Как все было легко и просто. Настя рядом, дружки. Работа по душе. Казалось, привалило счастье, и вдруг... «Жив и буду жить!» — так заканчивает он каждое свое письмо домой. А как же иначе? Не имеет права умирать отец семерых детей. Буду жить!..
На войне каждую секунду все может оборваться. Николай Яковлевич просто не разрешал задумываться об этом, частенько ловил себя на мысли: солдатская жизнь— словно работа в прокатном цехе. Выкатывается из печи огненный смерч, кажется, сожжет, раздавит, ослепит. А мы его сначала в валки, поприжмем, остудим и... делай что хочешь. Так и на войне. Враг прет, а ты не расслабляйся, обожми огоньком, полей свинцовым дождем осколков, он и скиснет...
— Бородин, к бате! — Ординарец командира артполка появился в конце окопчика...
В землянке, наскоро сооруженной артиллеристами, сидел полковник. Завидя старшину, встал навстречу.
— Так вот, Николай, — запросто сказал он, — за умелые твои боевые действия, за вчерашнюю дуэль с самоходкой командование решило предоставить тебе десятидневный отпуск.
—Спасибо! — обрадовался старшина.
— Ну, шагай, собирайся!
—Служу Советскому Союзу! — запоздало отрапортовал Бородин и, неловко повернувшись, вышел из землянки.
Моросил мелкий дождь, сапоги разъезжались по грязи.
— Эй, старшина, лишку хватнул, что ли?
Николай Яковлевич отмахнулся. Остановился, вынул отпускной билет, прочитал, и словно надломилось в нем что-то. Обмяк, руки задрожали...
...Николай Яковлевич, так и не успев войти в дом, односложно отвечал на вопросы соседей, левой рукой прижимал к себе Настю. Завидя мальчонку и почувствовав, как вздрогнула жена, понял, это и есть их младшенький. Как вырос-то!
Отстранив Настю, шагнул к мальчишке, подхватил на руки, прижал к колючей щеке, потом высоко подбросил. Зазвенели медали, тихо охнул Толик. Соседские бабы тайком вытирали слезы кончиками платков, шептали друг другу: «Счастливая Анастасия, дождалась...»
Николай Яковлевич поделал кое-что по хозяйству, сходил на опустевший завод. Не успел солдат нагоститься вдоволь, как и расставание подошло. Пора.
Провожали всей родней до самых Грязей. Дорога or Липецка в то время была проселочная, никудышная, коки вязли по брюхо. Пришлось шагать на своих двоих. Грустные были проводы. И хотя родичи пели, плясали, гармошка наяривала «матаню», люди тайком вздыхали. Возле кромки бора Николай Яковлевич поотстал от родни, оглянулся на плавающий в синей солнечной дымке юрод, на заводские трубы, словно стараясь запечатлеть в памяти родные места, и тряхнув головой, быстрей зашагал краем дороги...
1944 год. Советская Армия наступала по всему фронту. Почти каждый день читал Левитан радостные сводки Информбюро. Настроение у людей было приподнятым: дело шло к концу. А тут такое письмо.
Постороннему оно не сказало бы ничего особенного, но Анастасия Ивановна почувствовала тревогу. Муж писал, что бьет захватчиков. Лишь в самом конце, где всегда значились слова «жив и буду жить», Николай Яковлевич сообщал, что часто думает о доме, сердцем чует, что не доживет до светлого дня победы.
Проводив ребят, читала и перечитывала Анастасия Ивановна письмо, искала какой-то второй, потайной смысл тревоги мужа. Строчки расплывались от слез. А если тяжело ранен?
Однажды утром, выйдя из дома, Анастасия Ивановна увидела приближающегося почтальона. Старик еще ничего не успел сказать, а женщина чутьем поняла — случилась беда.
Мать лежала на кровати лицом вниз. Ребята ходили на цыпочках. Посредине стола — похоронка. «Ваш муж и отец, — сообщал командир части, — пал смертью героя. Он сражался, как настоящий коммунист». И еще писал командир, что старшина в бою был тяжело ранен и в госпитале, чувствуя неотвратимый конец, попросил передать семье, чтобы держались за родной завод...
Мать подняла голову:
— На кого же ты нас покинул, Колюшка! Семерых оставил сиротами! Кто за них, горемычных, порадеет! Кто их теперича накормит, напоит! — и снова упала лицом вниз на постель...
Василий как мог утешал мать. Старший брат на фронте, сестра тоже. Выходит, ему хозяйствовать. Матери помогать. Он вдумывался в смысл последних отцовских слов. «Тяжко нам, но не пропадем. И впрямь, завод поможет на ноги встать». Потом, в который уже раз, взглянул на портрет отца в траурной рамке. Василию показалось: отец смотрел не так сурово, как всегда, а тепло, ободряюще, словно говоря: «Правильно, сынка, держись всегда за родную землю...»
И вот уже 1971 год. Разрослась, встала на крепкие ноги рабочая династия Бородиных. И если бы случилось чудо и смог бы гвардии старшина Николай Яковлевич Бородин, погибший в Белоруссии в 1944-м, увидеть родной город, он просто не поверил бы своим глазам.
Заместитель секретаря парткома завода Вадим Валентинович Голощапов сказал мне:
— Напишите о Бородиных. Пятнадцать человек трудится на заводе, двести пятнадцать лет производственного стажа. Словом, Бородины — сегодняшний день завода, гордость его.
Четыре брата, три сестры, жены, мужья, дети, внуки. Как заглянуть в святая святых, потаенные мысли каждого? А что, если попросить четырех братьев ответить на один вопрос: «Какое самое памятное событие в вашей жизни?»
И вопрос был задан…
Анатолий Баюканский.
Книга "Лицом к огню". Воронеж, 1972 год.
Материалы по теме:
- Рабочие убирают с улиц Берлина разбитую башню танка
- Великая Отечественная война и судьбы новолипчан
- «Находка»-72 года спустя
- Судьба офицера
- Узница фашистских лагерей
- Проходят годы и десятилетия…
- По дорогам военной памяти
- Завод РММЗ во время Великой Отечественной войны
- Храните память
- 9 Мая – праздник Великой Победы
- Прасковья Ивановна Найдёнова
- Мой прадед на войне
- Ксения Константинова
- Отец рассказывал не раз…
- Истоки семьи Прониных
- Победа любви
- Мои герои
- Мой дед – военный пилот
- Три витязя
- Поколение помни!
- Михаил Воронов
- Дороги победы
- Моя семья
- Федор и Матвей
- Долгими вёрстами войны
- Владимир Лукьянович Басинский